СЫН
… Когда началась стрельба, мы с Олегом побежали на левый берег. Олег несся с нашим пулеметом, я же гремел бачками с патронами в лентах.
- Ну и жара! - воскликнул Олег, когда мы пробегали старый мост. - Давай искупаемся!
- Ты с ума сошел! - сказал я, учащенно глотая знойный воздух. - Смотри, какая грязная вода!
Вокруг свистели пули, а позади в городе рвались снаряды. Мне не терпелось попасть в детсад, находившийся в конце городского парка, откуда были видны позиции грузин…
- А плевать! - кричал неугомонный Олег. - На обратном пути я все равно нырну в Лиахву!
Он вдруг остановился и, повернувшись к лесу спиной, откуда стреляли, нагнулся и, изобразив из зада пушку, дал залп по противнику. Я добежал до желтого трехэтажного здания военкомата и оттуда уже наблюдал за этим клоуном. Честное слово, меня бросало в дрожь, когда он начинал паясничать. Ну вот, коронный его номер: Олег забирается на перила моста – это с нашим-то пулеметом! - и идет по ним как акробат. Но в акробата не стреляют, когда он осторожно передвигается по натянутому канату; он не рискует свалиться с двадцатиметровой высоты в бурлящую горную реку; и ему аплодируют зрители. К тому же он подстрахован. Но ты-то не акробат, твою мать! Ты как будто ступаешь по моим оголенным нервам, и я, твой единственный зритель (что-то не видно левобережных ребят), похлопал бы изо всех сил по твоей пустой голове, если бы не боялся получить сдачи. А чем ты страхуешься, Олег? Собственным безумием - вот чем! Ну и друг мне достался: в любую секунду он мог свалиться вниз вместе с пулеметом. Ну, допустим, ему не терпится скормить себя рыбкам - но зачем же ствол топить!
Я облегченно вздохнул, когда Олег спрыгнул с высоких перил и вошел в двухэтажный кирпичный дом напротив, через дорогу. До войны на первом этаже этого старого дома помещался комиссионный магазин. Я иногда заглядывал туда и смотрел на старые запыленные пальто и плащи из дерматина. Впрочем, иногда попадались и кожаные куртки, но не моего размера. Нет, вру, просто денег не было, а то непременно купил бы себе, чтоб вечерком щегольнуть обновкой - вернее, старьем - на площади. Теперь там склад боеприпасов левобережья. Олег вынырнул из дома, неся в руках цинк патронов.
- Асфальт плавится, - сообщил он, с сожалением осматривая свои новые кроссовки. - Нет, ты видел, как ноги вязнут?
Половина военкомата тонула в тени громадных тополей, верхушки которых раскачивались при малейшем дуновении ветерка. Мы вошли в парк, чтоб отдышатся перед последним марш-броском.
- А где ребята? - спросил Олег. - Куда они все попрятались?
Он положил цинк на траву и уселся на него. Пулемет он положил на согнутые колени.
- Должно быть, на похоронах, - догадался я. - Скольких мы недосчитались вчера после ТЭКа.
- Рухсаг ут лаппута (пусть вам будет светло на том свете, парни), - сказал грустно Олег. - Помнишь, мы последние сошли оттуда и еще не знали о наших потерях …
Я не слушал его болтовню. Перед боем мне всегда хотелось отлить, но я иногда медлил, прислушиваясь к своему замирающему сердцу. Вокруг цвета вдруг стали ярче, тени - гуще. А потом все это сплелось в один большой коричневый клубок, откуда торчала пара ног обутых в рваные кроссовки. Ноги выбивали чечетку, а круг прыгал у меня перед глазами. Запахи трав, не просохшей после дождя земли, тополей, сбрасывающих с себя пух, впились мне в ноздри; казалось, сама природа давала мне понюхать саму жизнь перед возможной смертью. Меня трясло как в лихорадке. Чувства мои обострились до невозможности.
«Надо двигаться! - думал я. - Да-да, не то можно сойти с ума!» Я посмотрел на Олега, который все еще о чем-то говорил…
- Заткни свой рот! - крикнул я. - Идем!
- Да пошел ты, - улыбнулся Олег и встал.
Я почти оглох от канонады, по-моему, контузило и Олега, потому что я услышал свист падающей мины, а он, кажется, нет.
- Олег, ложись, мина! - закричал я и лег пластом прямо в лужу. Взрыва я не услышал, зато почувствовал, как кто-то встал мне на спину.
- Это я свистел, - услышал я голос Олега. - Знаешь, почему от тебя бабы шарахаются? Да потому что ты горбишься. Но сейчас я выровняю тебя. Он немного попрыгал на моей спине, спрашивая, хорошо ли мне. Долг платежом красен. В прошлый раз я проделал с ним то же самое, правда, он при этом еще и отжимался …
Мы как раз проходили мимо школы бокса, от которой остались одни лишь серые стены, когда снова засвистело.
- Ну это уже глупо, - сказал я. - Над одной шуткой дважды не смеются… Взрывом меня отбросило в сторону и засыпало всякой дрянью…
Олег на себе дотащил меня до больницы. Он как будто обезумел. Бил врачей и медсестер, когда те пытались ему что-то объяснить. Он поминутно подбегал к операционному столу, куда меня положили, и говорил, чтоб я ни о чем не беспокоился, потому что скоро придет самый лучший хирург, и тогда все будет в порядке. «Самый лучший» явился, и, косясь на Олега, который наставил на него ствол, дрожащими руками вспорол мне брюхо. Доктор недолго возился в моих кишках. Как только Олег по нужде вышел из операционной, хирург сбежал, оставив меня с распоротым животом.
Через некоторое время меня привезли домой. Мать встретила меня причитаниями:
- Я знала, что ты кончишь так, сынок. Люди, смотрите, что с ним сделали! Ты всегда был непокорный и делал все, чтоб разбить мне сердце. Каждый раз, когда ты убегал из этого дома со своим пулеметом туда, где стреляли, я мысленно прощалась с тобой, а когда ты возвращался, радовалась и гордилась, что у меня такой сын. Когда по Цхинвалу проносился слух, что кого-то убили, а тебя в это время не было дома, я как безумная носилась по городу, выспрашивая имена погибших. Но потом я привыкла к этому, устала, и сердце мое окаменело. У меня даже слез не осталось, чтоб оплакать тебя, ма хьабул (мое дитя). Хоть бы ты женился, сынок, я тебе и девушку тогда подыскала, помнишь? Но она тебе почему-то не понравилась. А та, которую ты любил, уехала отсюда. Но ты все же хотел покорить ее своими подвигами. Ты и был героем, но родители ее ненавидели тебя. Они бы все равно не отдали за тебя свою дочь. Ведь они богатые люди, а ты кто такой? Сын бедняка. Что только не говорили о тебе, ма хьабул! Тебя называли убийцей и наркоманом, потому что ты глотал таблетки и твоя храбрость казалась многим не совсем обычной. Никому бы и в голову не пришло, что у тебя больное сердце. Эти таблетки ты всегда носил в кармане на случай приступа. Можно я покажу их? Видите?..
На следующий день мать сказала, что от меня ужасно воняет и будет лучше, если гроб, в который меня положили, заколотят сверху крышкой. Олег вначале даже слышать об этом не хотел, но, просидев с ребятами ночь в комнате со мной, пришел к такому же выводу. Схоронили меня во дворе пятой школы. Уставшие ребята, лениво подняв свои автоматы, разрядили в небо по магазину.
ЭПИЛОГ
Кладбище, где покоились мои бренные останки, росло. Особенно после войны когда кровавые разборки между собой достигли апогея. С каждым разом салютовавших становилось все меньше, а могильных плит больше. Привезли, конечно, гробы из Абхазии и Северной Осетии, но немного. Бог войны нам благоволил. Фронтовики стремились попасть именно во двор этой школы, потому что здесь как-то почетней, да и ребята все знакомые. Мертвецы потеснили школу, но уже негде было хоронить, и снова «заработало» Згудерское кладбище. Вначале к нам приходили. Но приходившие сами легли рядом, и могилы наши заросли травой…
Тамерлан Тадтаев
26-01-08
- Ну и жара! - воскликнул Олег, когда мы пробегали старый мост. - Давай искупаемся!
- Ты с ума сошел! - сказал я, учащенно глотая знойный воздух. - Смотри, какая грязная вода!
Вокруг свистели пули, а позади в городе рвались снаряды. Мне не терпелось попасть в детсад, находившийся в конце городского парка, откуда были видны позиции грузин…
- А плевать! - кричал неугомонный Олег. - На обратном пути я все равно нырну в Лиахву!
Он вдруг остановился и, повернувшись к лесу спиной, откуда стреляли, нагнулся и, изобразив из зада пушку, дал залп по противнику. Я добежал до желтого трехэтажного здания военкомата и оттуда уже наблюдал за этим клоуном. Честное слово, меня бросало в дрожь, когда он начинал паясничать. Ну вот, коронный его номер: Олег забирается на перила моста – это с нашим-то пулеметом! - и идет по ним как акробат. Но в акробата не стреляют, когда он осторожно передвигается по натянутому канату; он не рискует свалиться с двадцатиметровой высоты в бурлящую горную реку; и ему аплодируют зрители. К тому же он подстрахован. Но ты-то не акробат, твою мать! Ты как будто ступаешь по моим оголенным нервам, и я, твой единственный зритель (что-то не видно левобережных ребят), похлопал бы изо всех сил по твоей пустой голове, если бы не боялся получить сдачи. А чем ты страхуешься, Олег? Собственным безумием - вот чем! Ну и друг мне достался: в любую секунду он мог свалиться вниз вместе с пулеметом. Ну, допустим, ему не терпится скормить себя рыбкам - но зачем же ствол топить!
Я облегченно вздохнул, когда Олег спрыгнул с высоких перил и вошел в двухэтажный кирпичный дом напротив, через дорогу. До войны на первом этаже этого старого дома помещался комиссионный магазин. Я иногда заглядывал туда и смотрел на старые запыленные пальто и плащи из дерматина. Впрочем, иногда попадались и кожаные куртки, но не моего размера. Нет, вру, просто денег не было, а то непременно купил бы себе, чтоб вечерком щегольнуть обновкой - вернее, старьем - на площади. Теперь там склад боеприпасов левобережья. Олег вынырнул из дома, неся в руках цинк патронов.
- Асфальт плавится, - сообщил он, с сожалением осматривая свои новые кроссовки. - Нет, ты видел, как ноги вязнут?
Половина военкомата тонула в тени громадных тополей, верхушки которых раскачивались при малейшем дуновении ветерка. Мы вошли в парк, чтоб отдышатся перед последним марш-броском.
- А где ребята? - спросил Олег. - Куда они все попрятались?
Он положил цинк на траву и уселся на него. Пулемет он положил на согнутые колени.
- Должно быть, на похоронах, - догадался я. - Скольких мы недосчитались вчера после ТЭКа.
- Рухсаг ут лаппута (пусть вам будет светло на том свете, парни), - сказал грустно Олег. - Помнишь, мы последние сошли оттуда и еще не знали о наших потерях …
Я не слушал его болтовню. Перед боем мне всегда хотелось отлить, но я иногда медлил, прислушиваясь к своему замирающему сердцу. Вокруг цвета вдруг стали ярче, тени - гуще. А потом все это сплелось в один большой коричневый клубок, откуда торчала пара ног обутых в рваные кроссовки. Ноги выбивали чечетку, а круг прыгал у меня перед глазами. Запахи трав, не просохшей после дождя земли, тополей, сбрасывающих с себя пух, впились мне в ноздри; казалось, сама природа давала мне понюхать саму жизнь перед возможной смертью. Меня трясло как в лихорадке. Чувства мои обострились до невозможности.
«Надо двигаться! - думал я. - Да-да, не то можно сойти с ума!» Я посмотрел на Олега, который все еще о чем-то говорил…
- Заткни свой рот! - крикнул я. - Идем!
- Да пошел ты, - улыбнулся Олег и встал.
Я почти оглох от канонады, по-моему, контузило и Олега, потому что я услышал свист падающей мины, а он, кажется, нет.
- Олег, ложись, мина! - закричал я и лег пластом прямо в лужу. Взрыва я не услышал, зато почувствовал, как кто-то встал мне на спину.
- Это я свистел, - услышал я голос Олега. - Знаешь, почему от тебя бабы шарахаются? Да потому что ты горбишься. Но сейчас я выровняю тебя. Он немного попрыгал на моей спине, спрашивая, хорошо ли мне. Долг платежом красен. В прошлый раз я проделал с ним то же самое, правда, он при этом еще и отжимался …
Мы как раз проходили мимо школы бокса, от которой остались одни лишь серые стены, когда снова засвистело.
- Ну это уже глупо, - сказал я. - Над одной шуткой дважды не смеются… Взрывом меня отбросило в сторону и засыпало всякой дрянью…
Олег на себе дотащил меня до больницы. Он как будто обезумел. Бил врачей и медсестер, когда те пытались ему что-то объяснить. Он поминутно подбегал к операционному столу, куда меня положили, и говорил, чтоб я ни о чем не беспокоился, потому что скоро придет самый лучший хирург, и тогда все будет в порядке. «Самый лучший» явился, и, косясь на Олега, который наставил на него ствол, дрожащими руками вспорол мне брюхо. Доктор недолго возился в моих кишках. Как только Олег по нужде вышел из операционной, хирург сбежал, оставив меня с распоротым животом.
Через некоторое время меня привезли домой. Мать встретила меня причитаниями:
- Я знала, что ты кончишь так, сынок. Люди, смотрите, что с ним сделали! Ты всегда был непокорный и делал все, чтоб разбить мне сердце. Каждый раз, когда ты убегал из этого дома со своим пулеметом туда, где стреляли, я мысленно прощалась с тобой, а когда ты возвращался, радовалась и гордилась, что у меня такой сын. Когда по Цхинвалу проносился слух, что кого-то убили, а тебя в это время не было дома, я как безумная носилась по городу, выспрашивая имена погибших. Но потом я привыкла к этому, устала, и сердце мое окаменело. У меня даже слез не осталось, чтоб оплакать тебя, ма хьабул (мое дитя). Хоть бы ты женился, сынок, я тебе и девушку тогда подыскала, помнишь? Но она тебе почему-то не понравилась. А та, которую ты любил, уехала отсюда. Но ты все же хотел покорить ее своими подвигами. Ты и был героем, но родители ее ненавидели тебя. Они бы все равно не отдали за тебя свою дочь. Ведь они богатые люди, а ты кто такой? Сын бедняка. Что только не говорили о тебе, ма хьабул! Тебя называли убийцей и наркоманом, потому что ты глотал таблетки и твоя храбрость казалась многим не совсем обычной. Никому бы и в голову не пришло, что у тебя больное сердце. Эти таблетки ты всегда носил в кармане на случай приступа. Можно я покажу их? Видите?..
На следующий день мать сказала, что от меня ужасно воняет и будет лучше, если гроб, в который меня положили, заколотят сверху крышкой. Олег вначале даже слышать об этом не хотел, но, просидев с ребятами ночь в комнате со мной, пришел к такому же выводу. Схоронили меня во дворе пятой школы. Уставшие ребята, лениво подняв свои автоматы, разрядили в небо по магазину.
ЭПИЛОГ
Кладбище, где покоились мои бренные останки, росло. Особенно после войны когда кровавые разборки между собой достигли апогея. С каждым разом салютовавших становилось все меньше, а могильных плит больше. Привезли, конечно, гробы из Абхазии и Северной Осетии, но немного. Бог войны нам благоволил. Фронтовики стремились попасть именно во двор этой школы, потому что здесь как-то почетней, да и ребята все знакомые. Мертвецы потеснили школу, но уже негде было хоронить, и снова «заработало» Згудерское кладбище. Вначале к нам приходили. Но приходившие сами легли рядом, и могилы наши заросли травой…
Тамерлан Тадтаев
26-01-08
