Из личного архива журналиста Гиги Чихладзе, погибшего 8 августа 2008 в Южной Осетии
СОН
Порой мне снится один и тот же сон. Как будто я вернулся в Гагру. Домой. И я сбегаю по нашему спуску к морю. На пляж. Мое любимое место – волнорез на пляже Дома писателей. Он выдается далеко в море. Я снимаю с себя одежду и ныряю. Глубоко-глубоко. И открываю глаза и вижу много-много трупов. Уже наполовину разложившихся. Старики, дети, мужчины, женщины. Автоматные гильзы блестят на камнях. Вода очень прозрачна, море спокойно. От ужаса я открываю рот, чтобы закричать и захлебываюсь водой. Пытаюсь выплыть на поверхность и не могу. Ну, вы знаете, как это бывает в кошмарах. А лучи солнца пронизывают воду и солнечные зайчики пляшут по раздутым телам, объеденным рыбами.
На самом деле я знаю, что первый же зимний шторм не оставил бы и следа от тех, кого расстреливали на моем любимом волнорезе и сбрасывали в море. Зимние шторма здесь бывают очень сильными. А сколько их было за эти годы? Сверху, с горы видишь, как свинцового цвета вода откатывается далеко за волнорез и набухает, вскипает громадная волна, ее гребень поднимается все выше и выше, приближается к берегу и со страшной силой обрушивается на бетонную стенку, за которой уже - дорога. И даже у нас дома, на горе, я чувствовал дрожь земли после ударов особенно больших волн.
Шум моря и поездов по ночам – для меня это до сих пор саундтрек детства и беззаботности. В тот год, когда все закончилось, мы собирались перехать в Гагра насовсем, в наш дом. Продать квартиру в Тбилиси и жить на море. Отец соскучился по своему винограднику, которому нужен постоянный уход. Мы не успели продать квартиру в Тбилиси. Только перевезли в Гагра бабушку. В тот самый дом, который ее муж, мой дед, построил, когда вернулся из ссылки в Магадан. Вырубил место для дома в скале, вручную. Заложил виноградник и сад на террасах своего маленького участка. Он казался мне бесконечным.
И еще один сон мне снится. Как будто я в Гагра, на кладбище. И знаю, что у меня почему-то очень мало времени. И я должен найти могилу деда. Именно его. Не могилу двоюродного брата или бабушки, или тети. Только деда. И не могу вспомнить, где она, как вообще выглядел могильный камень. И мне кажется, что здесь вообще нет его могилы. Ее просто стерли отсюда. Как ненужный файл из компьютера. И мне становится страшно. Я понимаю, что времени совсем не осталось и надо что-то сделать, чтобы... Тут я просыпаюсь. Меня немного трясет и совсем не хочется спать. Я встаю, иду на кухню, курю и пью чай.
Недавно я понял, что если хочу избавиться от этих снов и ненужных уже воспоминаний, мне надо просто это рассказать. Написать и говорить. И тогда я забуду, воспоминания сотрутся, поблекнут и курить по ночам на кухне я буду совсем по другим причинам.
Мои родственники там, в Абхазии, они умерли сами. Дед скончался, когда я был совсем маленьким. А бабушка, тетя и двоюродный брат умерли. Своей смертью, их никто не убивал. Нет, соответствующая медицинская помощь могла бы их спасти. Но ее не было. Милосердие было. В ту войну оно было, несмотря ни на что. А вот медицинской помощи, особенно неотложной и не для солдат – ее не было.
Из нашей семьи никто не воевал. Думаю, не будет откровением, если я скажу что моего другого двоюродного брата и многих соседей-грузин спасли и вывезли абхазы. А другие соседи – армяне, расстреляли грузин, живших на нижней улочке. Ничего личного – просто мародерство. А сосед-украинец пошел воевать. За грузин. Его убили чеченцы. Еще одного знакомого зарубили казаки. Он был ингушем. Кто-то подорвался на мине, кого-то снял снайпер. Просто так. Какая разница, в конце концов? Об этом столько всего уже написано. Я не скажу ничего нового...
Я не беженец, хотя, наверное, могу себя к ним причислить. Я не проявляю никакой гражданской или социальной активности, не хожу на митинги. Я не маньяк и сны о Гагра мне снятся довольно редко. Просто порой мне кажется, что дом, мой настоящий дом был именно там.
Мой дед родился в Тбилиси. Вырос в Хони. Мой отец родился в Тбилиси, вырос в Гагра. Я родился в Тбилиси. Половину времени я проводил то в Гагра, то на дачах. Больше всего любил Гагра. Очень хотел там жить всегда. Родители долго спорили о том, в какую школу я буду там ходить. Я бредил этим перездом. Загадывал всякие детские глупости – если я смогу поднять этот камень и дотащить его вон до того места, то мы точно переедем этим летом.
Я помню слишком многое оттуда. Звуки и запахи. Марани в скале. Давильню для винограда, ее глубокий, темно-красный цвет. Звук капель дождя, падающих с листьев мандариновых деревьев прямо на подоконник в моей комнате. Я никогда туда уже не вернусь. Не смогу.
Мне все равно, будет Грузия федеративным государством или унитарным. Я не знаю, как можно решить вопрос с Абхазией. Они не хотят к нам. А мы не хотим, чтобы они были в России. Россия хочет, чтобы все так и оставалось. А я просто очень хочу домой. В Гагра. Только моим домом она уже никогда не будет. Вот, наверное, и все, что я хотел сказать.
Гига Чихладзе
2007
Опубликовано: 12-10-08
На самом деле я знаю, что первый же зимний шторм не оставил бы и следа от тех, кого расстреливали на моем любимом волнорезе и сбрасывали в море. Зимние шторма здесь бывают очень сильными. А сколько их было за эти годы? Сверху, с горы видишь, как свинцового цвета вода откатывается далеко за волнорез и набухает, вскипает громадная волна, ее гребень поднимается все выше и выше, приближается к берегу и со страшной силой обрушивается на бетонную стенку, за которой уже - дорога. И даже у нас дома, на горе, я чувствовал дрожь земли после ударов особенно больших волн.
Шум моря и поездов по ночам – для меня это до сих пор саундтрек детства и беззаботности. В тот год, когда все закончилось, мы собирались перехать в Гагра насовсем, в наш дом. Продать квартиру в Тбилиси и жить на море. Отец соскучился по своему винограднику, которому нужен постоянный уход. Мы не успели продать квартиру в Тбилиси. Только перевезли в Гагра бабушку. В тот самый дом, который ее муж, мой дед, построил, когда вернулся из ссылки в Магадан. Вырубил место для дома в скале, вручную. Заложил виноградник и сад на террасах своего маленького участка. Он казался мне бесконечным.
И еще один сон мне снится. Как будто я в Гагра, на кладбище. И знаю, что у меня почему-то очень мало времени. И я должен найти могилу деда. Именно его. Не могилу двоюродного брата или бабушки, или тети. Только деда. И не могу вспомнить, где она, как вообще выглядел могильный камень. И мне кажется, что здесь вообще нет его могилы. Ее просто стерли отсюда. Как ненужный файл из компьютера. И мне становится страшно. Я понимаю, что времени совсем не осталось и надо что-то сделать, чтобы... Тут я просыпаюсь. Меня немного трясет и совсем не хочется спать. Я встаю, иду на кухню, курю и пью чай.
Недавно я понял, что если хочу избавиться от этих снов и ненужных уже воспоминаний, мне надо просто это рассказать. Написать и говорить. И тогда я забуду, воспоминания сотрутся, поблекнут и курить по ночам на кухне я буду совсем по другим причинам.
Мои родственники там, в Абхазии, они умерли сами. Дед скончался, когда я был совсем маленьким. А бабушка, тетя и двоюродный брат умерли. Своей смертью, их никто не убивал. Нет, соответствующая медицинская помощь могла бы их спасти. Но ее не было. Милосердие было. В ту войну оно было, несмотря ни на что. А вот медицинской помощи, особенно неотложной и не для солдат – ее не было.
Из нашей семьи никто не воевал. Думаю, не будет откровением, если я скажу что моего другого двоюродного брата и многих соседей-грузин спасли и вывезли абхазы. А другие соседи – армяне, расстреляли грузин, живших на нижней улочке. Ничего личного – просто мародерство. А сосед-украинец пошел воевать. За грузин. Его убили чеченцы. Еще одного знакомого зарубили казаки. Он был ингушем. Кто-то подорвался на мине, кого-то снял снайпер. Просто так. Какая разница, в конце концов? Об этом столько всего уже написано. Я не скажу ничего нового...
Я не беженец, хотя, наверное, могу себя к ним причислить. Я не проявляю никакой гражданской или социальной активности, не хожу на митинги. Я не маньяк и сны о Гагра мне снятся довольно редко. Просто порой мне кажется, что дом, мой настоящий дом был именно там.
Мой дед родился в Тбилиси. Вырос в Хони. Мой отец родился в Тбилиси, вырос в Гагра. Я родился в Тбилиси. Половину времени я проводил то в Гагра, то на дачах. Больше всего любил Гагра. Очень хотел там жить всегда. Родители долго спорили о том, в какую школу я буду там ходить. Я бредил этим перездом. Загадывал всякие детские глупости – если я смогу поднять этот камень и дотащить его вон до того места, то мы точно переедем этим летом.
Я помню слишком многое оттуда. Звуки и запахи. Марани в скале. Давильню для винограда, ее глубокий, темно-красный цвет. Звук капель дождя, падающих с листьев мандариновых деревьев прямо на подоконник в моей комнате. Я никогда туда уже не вернусь. Не смогу.
Мне все равно, будет Грузия федеративным государством или унитарным. Я не знаю, как можно решить вопрос с Абхазией. Они не хотят к нам. А мы не хотим, чтобы они были в России. Россия хочет, чтобы все так и оставалось. А я просто очень хочу домой. В Гагра. Только моим домом она уже никогда не будет. Вот, наверное, и все, что я хотел сказать.
Гига Чихладзе
2007
Опубликовано: 12-10-08