ШОТА ИАТАШВИЛИ (мини-портрет)
Сеймур Байджан
Шота поэт от рождения. Даже если бы он за свою жизнь не написал ни строчки, он все равно поэт. Один из немногих с кем мне всегда очень приятно общаться. Каждый раз, когда бываю в Тбилиси, я стараюсь найти время и встретиться с ним. Он меня вдохновляет. Он говорит, я слушаю, и начинаю вспоминать, сразу о нескольких вещах. Пить с настоящим поэтом, все равно, что попасть в оживший мир литературы. Я с Шотой много пил. Много и долго, и каждый раз в нескольких местах. Я люблю говорить с ним о литературе. Сначала я думал, что он недостаточно начитан. Поэты обычно бывают неграмотными, тем более на Кавказе. Большинство наших советских классиков были просто тамадами, а не поэтами. Узнав его близко, я понял, что ошибся. Шота много читал. Но он скромный читатель. Когда до меня это дошло, мне стало стыдно. Как много пустяков я ему наговорил. Замучил его наверно. Грузины на самом деле гостеприимный народ. Они умеют прощать гостей.
Я и Шота много пили. Но один из вечеров я вспоминаю особенно часто. Хотя это было недавно, но у меня так: что-то хорошее сразу же перенаправляется в далекое прошлое. О хорошем я вспоминаю с безнадежной ностальгией, даже если это хорошее случилось неделю назад. В тот день мы много пили. Особенно Шота. По сравнению с ним, можно сказать, что я почти не пил. Он хотел сказать тост, и пока не знал, за что выпить. По телевизору шел футбол. И Шота выпил за судью, который не может решить, назначить пенальти или нет…
Мы сидели и пили. И тут я вспомнил свой учебник литературы. Там было написано приблизительно так: Основоположник азербайджанской драматургии жил и творил в Тифлисе. Он там дружил с армянскими просветителями и грузинскими. Не помню сейчас именно с кем. Но интернационал был точно. Вспоминая об этом, я открыл новую истину. Конечно, я не сравниваю себя с Ахундовым. Просто для меня истина уже который раз открывается через параллельные ситуации. Вот я тоже часто бываю в Тифлисе. И у меня есть друзья - грузины. И даже армянина-друга можно найти для ассортимента. Поэты, писатели. Один из них – Шота, например. Странно, мы много пили вместе, но я не читал ни одной его строчки. Может быть, он интересно пишет. Он тоже не знает, что я пишу. О чем, какие темы, жанр какой, стиль. Просто он знает: я - писатель, я знаю: он - поэт. Вот и все.
Я сказал Шоте, о нашем учебнике литературы, времен Советского Союза, где было написано: основоположник азербайджанской драматургии жил и творил в Тифлисе. Там он дружил с армянским просветителем, таким-то -ЯНом, и грузинским просветителем, таким-то -ШВИЛИ или -ДЗЕ. Они читали друг другу свои произведения, советовались друг с другом, очень сильно поддерживали друг друга. Конечно, потом по очень серьезным причинам армян убрали из наших учебников. Остались только грузины. Но это не важно. По-моему они не читали друг другу своих произведений. Просто дружили. Кушали вместе, пили, может быть. Ахундов не знал, что пишет -ЯН, -ДЗЕ, -ШВИЛИ… -ЯН, -ДЗЕ, -ШВИЛИ тоже не знали, что пишет Ахундов. Как я и Шота. Пьем, гуляем, дружим. Но не знаем, что пишет друг. Если завтра образуется империя, эта дружба превратится в ее историю. Шота и Сеймур дружили, поддерживали друг друга… Читали друг другу свои произведения… В империи очень легко создать историю для маленького народа. Один раз уже создали. Есть опыт.
Но если не будет империи, наша дружба будет для хороших воспоминаний. Это тоже не мало. Дружить с Шотой означает, что у тебя в руках волшебный лотерейный билет, без проигрыша.
Сеймур Байджан
12-03-14
На фото: Нико Пиросмани «Пир», 1910-е
cultobzor.ru
Я и Шота много пили. Но один из вечеров я вспоминаю особенно часто. Хотя это было недавно, но у меня так: что-то хорошее сразу же перенаправляется в далекое прошлое. О хорошем я вспоминаю с безнадежной ностальгией, даже если это хорошее случилось неделю назад. В тот день мы много пили. Особенно Шота. По сравнению с ним, можно сказать, что я почти не пил. Он хотел сказать тост, и пока не знал, за что выпить. По телевизору шел футбол. И Шота выпил за судью, который не может решить, назначить пенальти или нет…
Мы сидели и пили. И тут я вспомнил свой учебник литературы. Там было написано приблизительно так: Основоположник азербайджанской драматургии жил и творил в Тифлисе. Он там дружил с армянскими просветителями и грузинскими. Не помню сейчас именно с кем. Но интернационал был точно. Вспоминая об этом, я открыл новую истину. Конечно, я не сравниваю себя с Ахундовым. Просто для меня истина уже который раз открывается через параллельные ситуации. Вот я тоже часто бываю в Тифлисе. И у меня есть друзья - грузины. И даже армянина-друга можно найти для ассортимента. Поэты, писатели. Один из них – Шота, например. Странно, мы много пили вместе, но я не читал ни одной его строчки. Может быть, он интересно пишет. Он тоже не знает, что я пишу. О чем, какие темы, жанр какой, стиль. Просто он знает: я - писатель, я знаю: он - поэт. Вот и все.
Я сказал Шоте, о нашем учебнике литературы, времен Советского Союза, где было написано: основоположник азербайджанской драматургии жил и творил в Тифлисе. Там он дружил с армянским просветителем, таким-то -ЯНом, и грузинским просветителем, таким-то -ШВИЛИ или -ДЗЕ. Они читали друг другу свои произведения, советовались друг с другом, очень сильно поддерживали друг друга. Конечно, потом по очень серьезным причинам армян убрали из наших учебников. Остались только грузины. Но это не важно. По-моему они не читали друг другу своих произведений. Просто дружили. Кушали вместе, пили, может быть. Ахундов не знал, что пишет -ЯН, -ДЗЕ, -ШВИЛИ… -ЯН, -ДЗЕ, -ШВИЛИ тоже не знали, что пишет Ахундов. Как я и Шота. Пьем, гуляем, дружим. Но не знаем, что пишет друг. Если завтра образуется империя, эта дружба превратится в ее историю. Шота и Сеймур дружили, поддерживали друг друга… Читали друг другу свои произведения… В империи очень легко создать историю для маленького народа. Один раз уже создали. Есть опыт.
Но если не будет империи, наша дружба будет для хороших воспоминаний. Это тоже не мало. Дружить с Шотой означает, что у тебя в руках волшебный лотерейный билет, без проигрыша.
Сеймур Байджан
12-03-14
На фото: Нико Пиросмани «Пир», 1910-е
cultobzor.ru
БOГ - МЕТАФОРА (приложение редакции сайта)
Шота Иаташвили
Бог — метафора, любовь — эгоизм,
жизнь — трапеза, и нам её переваривать.
Хотя скупой мир никогда не уделит
вдоволь хлеба и радости,
в мире никто не знает, куда уходит весна,
но мы ждём её и верим, что вернётся.
А с человеком трудней, чем с весной,
и, если не знаешь, куда он ушёл,
трудно верить, что он вернётся,
Ежеутреннее пробуждение от утомительных снов
всё сильнее смахивает
на вход в оголённую комнату,
из которой вынесли мебель,
где не знаешь, куда сесть, на что взглянуть, чего искать
или для кого взвыть всей кровью, подобно голодной собаке, —
нет, не знаешь!
И девственница, льнущая к первому мужчине с любострастием стервятника,
уже не сможет вернуть свою пьяную кровь
обратно в тело для другого.
Снег, если растает, уже не станет тем же снегом,
хотя снег всегда холоден, подобно Богу и любви.
А жизнь — трапеза, бедный, холодный ужин,
и чем он беднее, тем труднее его отвергнуть.
Существование — сладостная петля,
стискивающая наше дыхание,
подвешивая его, как бесценные бусы —
мы не можем расстаться с ними,
как небо не в силах расстаться с луной,
хотя луна уже лишь падаль,
корм для бродячих, несчастных собак,
которые никак не смогли поделить её.
Поделили! Нас всё же поделили:
кровь и снег, небо и земля, вороны и соловьи,
поделили... Наши нечистые части
разбросали на все четыре стороны,
и к этим осколкам наших костей
миллионы никогда не склонятся в поцелуе,
никогда нашими волосами не скрепят крест из лозы,
да что там крест — даже ножницы,
да что там крест — даже бумеранг,
да что там крест — даже обувь не завяжут,
в которой мы могли бы рискнуть уйти,
ведь без обуви мы беспомощны,
полагая, что наша сила — в непромокаемых сапогах,
а не в Боге,
хотя и Бог уже давно всего лишь
усталая и стёртая метафора.
Перевёл с грузинского Алексей Цветков
журнал "Воздух", 3-4 2009
"Новая литературная карта России"
litkarta.ru
жизнь — трапеза, и нам её переваривать.
Хотя скупой мир никогда не уделит
вдоволь хлеба и радости,
в мире никто не знает, куда уходит весна,
но мы ждём её и верим, что вернётся.
А с человеком трудней, чем с весной,
и, если не знаешь, куда он ушёл,
трудно верить, что он вернётся,
Ежеутреннее пробуждение от утомительных снов
всё сильнее смахивает
на вход в оголённую комнату,
из которой вынесли мебель,
где не знаешь, куда сесть, на что взглянуть, чего искать
или для кого взвыть всей кровью, подобно голодной собаке, —
нет, не знаешь!
И девственница, льнущая к первому мужчине с любострастием стервятника,
уже не сможет вернуть свою пьяную кровь
обратно в тело для другого.
Снег, если растает, уже не станет тем же снегом,
хотя снег всегда холоден, подобно Богу и любви.
А жизнь — трапеза, бедный, холодный ужин,
и чем он беднее, тем труднее его отвергнуть.
Существование — сладостная петля,
стискивающая наше дыхание,
подвешивая его, как бесценные бусы —
мы не можем расстаться с ними,
как небо не в силах расстаться с луной,
хотя луна уже лишь падаль,
корм для бродячих, несчастных собак,
которые никак не смогли поделить её.
Поделили! Нас всё же поделили:
кровь и снег, небо и земля, вороны и соловьи,
поделили... Наши нечистые части
разбросали на все четыре стороны,
и к этим осколкам наших костей
миллионы никогда не склонятся в поцелуе,
никогда нашими волосами не скрепят крест из лозы,
да что там крест — даже ножницы,
да что там крест — даже бумеранг,
да что там крест — даже обувь не завяжут,
в которой мы могли бы рискнуть уйти,
ведь без обуви мы беспомощны,
полагая, что наша сила — в непромокаемых сапогах,
а не в Боге,
хотя и Бог уже давно всего лишь
усталая и стёртая метафора.
Перевёл с грузинского Алексей Цветков
журнал "Воздух", 3-4 2009
"Новая литературная карта России"
litkarta.ru