# Женщины в черном
x x x
Несмотря на то, что на улице было очень холодно, в банкетном зале было тепло. Участники мероприятия сняли верхнюю одежду, и расселись по местам. Женщины в вечерних платьях выглядели довольно привлекательно. Хотя во время таких мероприятий секс случается в очень редких случаях, все же каждый старался выглядеть красиво. Артур Сакунц с бокалом вина в руке, произнес краткую речь и объявил банкет открытым. Мы все начали пробовать салаты, другие блюда. Я принял решение, еще выезжая из Тбилиси. Буду пить на этом банкете водку. Стали слышны звуки прикасающихся к тарелкам ложек, ножей, вилок. Каждый пытался казаться умнее, веселее, вежливее, чем был на самом деле. Ненавистная француженка в присущей ей искусственной манере восхваляла вкус каждого блюда, каждого салата, который пробовала.
Сначала, чтобы смягчить желудок, я выпил полпорции куриного супа. Затем поел десять маслин для того, чтобы желудок не отяжелел от выпивки. После этих двух профилактических мер, налил и выпил 100 грамм водки. Закусил ломтиком соленого огурца. После аккуратно отрезал ножом и положил в тарелку куриную грудинку.
Напротив меня сидели четыре пожилые женщины. Они пришли прямо на банкет. Я не видел их в автобусе, отеле. Все четыре пожилые женщины были в черном. Они не были похожи ни на журналистов, ни на сотрудниц какой-либо организации. Это были простые, пожилые кавказские женщины. Женщины в черной одежде выделялись из общей картины застолья. Они ели очень мало, без аппетита. Женщины в черном, отличающиеся от веселящихся, шутивших друг с другом участников застолья, привлекли мое внимание и своим видом, и своим поведением. Артур с полным бокалом вина в руке встал и произнес речь, и тогда все прояснилось. Дети этих женщин пропали без вести на войне. Пригласить их на банкет было идеей Артура. В то время как Артур произносил речь, лица присутствующих изменились. Каждый пытался казаться как можно печальнее. Такой искусственной грустью участники банкета старались показать свое сочувствие женщинам, чьи дети без вести попали на войне.
Мое положение было особенным. Как назло, я сидел прямо напротив женщин в черном. Я не мог поднять голову и посмотреть им в лицо. Пересесть на другое место было бы нехорошо. Мы наполнили бокалы. И выпили за здоровье тех, кто пропал без вести, попал в плен на войне. Вспоминая о них, как о живых, мы хотели утешить тех женщин. Я участвовал во многих бессмысленных, бессодержательных собраниях, семинарах, конференциях. Притом, хорошо понимая, что эти собрания, семинары, конференции, не решат ни одной проблемы, искусно изображал активность. Участвовал в спорах. Я участвовал на многих бессодержательных, бессмысленных конференциях ради того, чтобы выехать, погулять, получить гонорар, остановиться в отеле, есть-пить на банкетах. На этот раз ситуация была совершенно другой. Прямо напротив меня сидели матери, потерявшие на войне своих детей. Человек, имеющий хотя бы немного совести, не мог бы сидя прямо перед ними, от души развлекаться, получать удовольствие от вкуса еды. Слава Богу, во мне оставалось немного совести, чтобы не смочь досыта наесться и развлечься. Я вспомнил лица людей, которых видел, с которыми был лично знаком, которые погибли, пропали без вести на войне. Выходит, они погибли на войне ради того, чтобы группа людей жила в отелях, ехала из города в город, путешествовала, придавала лицу мудрое выражение, произносила пустые речи, получала гонорары, ела-пила, чревоугодничала в ресторанах. Во всяком случае, результат был таким. Настроение мое совсем испортилось. Аппетит и вовсе пропал. Разложенные на столе блюда казались мне человеческой рукой, ногой, головой. И правда, эта еда, эти салаты были приготовлены и разложены на столе за счет денег, полученных от иностранных донорских организаций, развевающих как флаг «тему крови». Налогоплательщики в Европе не были в курсе того, что мы здесь бездельничаем за счет их с трудом заработанных денег. Откуда знать честному человеку из Голландии, Франции, Норвегии, что я участвую в этом мероприятии, организованном за счет выплаченных им налогов, только ради того, чтобы как-то избавиться от монотонных дней, получить гонорар, слоняться, чревоугодничать, ночевать в отеле?!
Я налил в стакан 100 грамм водки и выпил. Закусил ломтиком соленого огурца. Опасливо, со страхом, поднял голову и взлянул на женщин в черной одежде. Одна из них показалась мне знакомой. Эта женщина была очень худой. От переживаний ее лицо казалось совершенно бескровным. Ее сухие руки были похожи на куриные лапки. Слеза скатилась и упала прямо в тарелку, которая стояла перед ней. Я не выношу женских слез. Для меня невыносимо видеть, как плачет женщина. Я налил в свой стакан 100 грамм водки и выпил. Посолил и съел кусок куриной грудинки. Худая женщина в черном, которая показалась мне знакомой, ничего не ела. Своими кривыми, длинными, сухими пальцами она делала катышки из хлебного мякиша и клала их в свою тарелку. Глядя на ее, показавшееся мне знакомым лицо, я думал, вот судьба выбрала ее, чтобы сыграть с ней одну из самых жестоких шуток. В соседнем зале была живая музыка. Музыканты выводили лиричную мелодию так медленно, словно аккомпанировали ползучей улитке. Я снова осторожно поднял голову и посмотрел в лицо той женщине. На этот раз более внимательно. Никто не мог бы описать степень печали в ее глазах и дрожащих губах. Женщина непроизвольно положила в рот и начала жевать один из хлебных катышков, и в тот момент я вспомнил, наконец, кого она мне напомнила.
Несмотря на то, что на улице было очень холодно, в банкетном зале было тепло. Участники мероприятия сняли верхнюю одежду, и расселись по местам. Женщины в вечерних платьях выглядели довольно привлекательно. Хотя во время таких мероприятий секс случается в очень редких случаях, все же каждый старался выглядеть красиво. Артур Сакунц с бокалом вина в руке, произнес краткую речь и объявил банкет открытым. Мы все начали пробовать салаты, другие блюда. Я принял решение, еще выезжая из Тбилиси. Буду пить на этом банкете водку. Стали слышны звуки прикасающихся к тарелкам ложек, ножей, вилок. Каждый пытался казаться умнее, веселее, вежливее, чем был на самом деле. Ненавистная француженка в присущей ей искусственной манере восхваляла вкус каждого блюда, каждого салата, который пробовала.
Сначала, чтобы смягчить желудок, я выпил полпорции куриного супа. Затем поел десять маслин для того, чтобы желудок не отяжелел от выпивки. После этих двух профилактических мер, налил и выпил 100 грамм водки. Закусил ломтиком соленого огурца. После аккуратно отрезал ножом и положил в тарелку куриную грудинку.
Напротив меня сидели четыре пожилые женщины. Они пришли прямо на банкет. Я не видел их в автобусе, отеле. Все четыре пожилые женщины были в черном. Они не были похожи ни на журналистов, ни на сотрудниц какой-либо организации. Это были простые, пожилые кавказские женщины. Женщины в черной одежде выделялись из общей картины застолья. Они ели очень мало, без аппетита. Женщины в черном, отличающиеся от веселящихся, шутивших друг с другом участников застолья, привлекли мое внимание и своим видом, и своим поведением. Артур с полным бокалом вина в руке встал и произнес речь, и тогда все прояснилось. Дети этих женщин пропали без вести на войне. Пригласить их на банкет было идеей Артура. В то время как Артур произносил речь, лица присутствующих изменились. Каждый пытался казаться как можно печальнее. Такой искусственной грустью участники банкета старались показать свое сочувствие женщинам, чьи дети без вести попали на войне.
Мое положение было особенным. Как назло, я сидел прямо напротив женщин в черном. Я не мог поднять голову и посмотреть им в лицо. Пересесть на другое место было бы нехорошо. Мы наполнили бокалы. И выпили за здоровье тех, кто пропал без вести, попал в плен на войне. Вспоминая о них, как о живых, мы хотели утешить тех женщин. Я участвовал во многих бессмысленных, бессодержательных собраниях, семинарах, конференциях. Притом, хорошо понимая, что эти собрания, семинары, конференции, не решат ни одной проблемы, искусно изображал активность. Участвовал в спорах. Я участвовал на многих бессодержательных, бессмысленных конференциях ради того, чтобы выехать, погулять, получить гонорар, остановиться в отеле, есть-пить на банкетах. На этот раз ситуация была совершенно другой. Прямо напротив меня сидели матери, потерявшие на войне своих детей. Человек, имеющий хотя бы немного совести, не мог бы сидя прямо перед ними, от души развлекаться, получать удовольствие от вкуса еды. Слава Богу, во мне оставалось немного совести, чтобы не смочь досыта наесться и развлечься. Я вспомнил лица людей, которых видел, с которыми был лично знаком, которые погибли, пропали без вести на войне. Выходит, они погибли на войне ради того, чтобы группа людей жила в отелях, ехала из города в город, путешествовала, придавала лицу мудрое выражение, произносила пустые речи, получала гонорары, ела-пила, чревоугодничала в ресторанах. Во всяком случае, результат был таким. Настроение мое совсем испортилось. Аппетит и вовсе пропал. Разложенные на столе блюда казались мне человеческой рукой, ногой, головой. И правда, эта еда, эти салаты были приготовлены и разложены на столе за счет денег, полученных от иностранных донорских организаций, развевающих как флаг «тему крови». Налогоплательщики в Европе не были в курсе того, что мы здесь бездельничаем за счет их с трудом заработанных денег. Откуда знать честному человеку из Голландии, Франции, Норвегии, что я участвую в этом мероприятии, организованном за счет выплаченных им налогов, только ради того, чтобы как-то избавиться от монотонных дней, получить гонорар, слоняться, чревоугодничать, ночевать в отеле?!
Я налил в стакан 100 грамм водки и выпил. Закусил ломтиком соленого огурца. Опасливо, со страхом, поднял голову и взлянул на женщин в черной одежде. Одна из них показалась мне знакомой. Эта женщина была очень худой. От переживаний ее лицо казалось совершенно бескровным. Ее сухие руки были похожи на куриные лапки. Слеза скатилась и упала прямо в тарелку, которая стояла перед ней. Я не выношу женских слез. Для меня невыносимо видеть, как плачет женщина. Я налил в свой стакан 100 грамм водки и выпил. Посолил и съел кусок куриной грудинки. Худая женщина в черном, которая показалась мне знакомой, ничего не ела. Своими кривыми, длинными, сухими пальцами она делала катышки из хлебного мякиша и клала их в свою тарелку. Глядя на ее, показавшееся мне знакомым лицо, я думал, вот судьба выбрала ее, чтобы сыграть с ней одну из самых жестоких шуток. В соседнем зале была живая музыка. Музыканты выводили лиричную мелодию так медленно, словно аккомпанировали ползучей улитке. Я снова осторожно поднял голову и посмотрел в лицо той женщине. На этот раз более внимательно. Никто не мог бы описать степень печали в ее глазах и дрожащих губах. Женщина непроизвольно положила в рот и начала жевать один из хлебных катышков, и в тот момент я вспомнил, наконец, кого она мне напомнила.