# Ничегонеделание
В то время я не работал. Кое-как перебивался на деньги, которые ежемесячно давал мне один мой друг. Словом, я бездельничал. Когда ночевал в редакции, просыпался в 8:00. Умывался, глотал натощак две ложки меда и выходил на улицу. Редакция находилась возле железнодорожного вокзала, рядом со станцией метро «28 Мая». Тех, кто каждый день в одно и то же время выходил из метро и спешил на работу или учебу, я знал в лицо.
Иногда шел на привокзальный рынок и бесцельно бродил среди рядов с овощами, рыбой, мясом, соленьями, молочными продуктами. Очень редко что-то покупал. Например, сыр, лаваш или сливки – на завтрак. Мне нравилось смотреть как провинциалы, даже в самых своих красивых нарядах казавшиеся печальными, сойдя с поезда, со страхом входили в шумную городскую жизнь. Иногда я гулял по платформе и смешивался с людьми, ожидающими поезд. Наблюдать за обнимающимися и целующимися на платформе также было одним из моих любимых занятий. Я рассматривал людей, ночующих рядом с вокзалом - сонных, небритых, в помятой одежде – как они курят натощак, покупал что-то поесть и возвращался в редакцию. Поев, я два или три часа читал с карандашом. До тех пор, пока не приходили сотрудники.
Я превратил городское ничегонеделание в профессию. Как говорил Фурманов, бежал от жизни и прятался за книгами. Это было по-своему трагично. Иногда просыпаясь по утрам и по привычке проглотив две ложки меда, я шел не на вокзал и не на привокзальный рынок, а погулять на бульвар. На берегу моря я встречал старых дев, пишущих стихи, с грубой, от отсутствия мужчин, растительностью на лице, которую они пытались скрыть дешевой пудрой и оттого казались еще более печальными. После долгих уговоров они читали мне одно-два из своих стихотворений. Я никогда не говорил со старыми девами, пишущими стихи, о литературе. На бульваре я знакомился с прогуливающимися пожилыми женщинами. Они рассказывали мне о своих болезнях, молодых годах, смерти, сильном загрязнении моря, наглости молодежи.
Походив до полудня по бульвару, я возвращался в центр города. Еще часа два гуляя по городу, высматривал знакомые лица среди таких же как я бездельников. На обед ел борщ, картофельное пюре, довгу или жареную рыбу. Выпив чашку чая, снова шел бродить по городу. Иногда, когда выдаваемая мне другом «пенсия» задерживалась, я ел в долг. В городе было три кафе, где я мог поесть в долг. После обеда в течение двух-трех часов блуждал в виртуальном мире интернета. Каждый день просматривал свою электронную почту в надежде, что мне придет приглашение на какую-нибудь конференцию или семинар. Приглашения не было. Читая бессмысленные письма таких же как и я бездельников, осознающих, что успеха в жизни им не добиться, я писал им такие же бессмысленные ответы.
Я писал и напоминал о себе организациям, на конференциях и семинарах которых когда-то участвовал. Я был готов участвовать, без гонорара, в самой что ни на есть ненужной конференции, в самой что ни на есть «горячей точке». Только бы обеспечили дорогу и питание. Только бы, хоть и ненадолго, покинуть город. Уже ровно шесть месяцев меня никуда не звали. Я дико скучал. По вечерам мы встречались с друзьями, и пили водку в каком-нибудь дешевом кафе. Вечером после шести все мои друзья-бездельники собирались в городе. Я легко находил с кем выпить.
В то время я часто задумывался о самоубийстве. Мешали две серьезные причины: во-первых, я боялся остаться в живых и стать инвалидом. Я должен был выбрать такой способ, чтобы умереть наверняка. Во-вторых, я не мог найти места, где умереть. Если бы я совершил суицид в редакции, то создал бы проблемы для женщины, сдающей это помещение в аренду. Дома же всегда были люди. Прыжок с Девичьей башни привел бы к романтической смерти. Поезд в метро - повторение смерти Анны Карениной. Наконец однажды, я застал наш дом пустым. Мама пошла за пенсией, а брат вместе с семьей был у тещи. Тетя была в больнице. Я приготовил порошок из лекарств, что были у меня в кармане. Поставил перед собой пол-литра воды в литровой банке и сел за стол. Начал писать завещание. Этот процесс затянулся. Очнувшись, увидел, что исписал своим завещанием 16 страниц 18-страничной тетради. Вода в банке остыла. Я встал, разорвал тетрадь. Растворив приготовленный из лекарств порошок в воде, выплеснул ядовитый напиток на улицу. Приведу здесь только одну строчку из своего завещания: «Похороните меня на русском кладбище».
Писательство легко увело меня от мысли о суициде. Позже, когда встречусь с маститым писателем Сабиром Ахмедлы, он скажет: «Лучший спорт для меня… Лучший спорт для меня… Лучший спорт для меня…это писать. Когда я не пишу, я болею». Сабир Ахмедлы сказал эти слова в нашу последнюю встречу. Спустя несколько месяцев он умер.
Иногда шел на привокзальный рынок и бесцельно бродил среди рядов с овощами, рыбой, мясом, соленьями, молочными продуктами. Очень редко что-то покупал. Например, сыр, лаваш или сливки – на завтрак. Мне нравилось смотреть как провинциалы, даже в самых своих красивых нарядах казавшиеся печальными, сойдя с поезда, со страхом входили в шумную городскую жизнь. Иногда я гулял по платформе и смешивался с людьми, ожидающими поезд. Наблюдать за обнимающимися и целующимися на платформе также было одним из моих любимых занятий. Я рассматривал людей, ночующих рядом с вокзалом - сонных, небритых, в помятой одежде – как они курят натощак, покупал что-то поесть и возвращался в редакцию. Поев, я два или три часа читал с карандашом. До тех пор, пока не приходили сотрудники.
Я превратил городское ничегонеделание в профессию. Как говорил Фурманов, бежал от жизни и прятался за книгами. Это было по-своему трагично. Иногда просыпаясь по утрам и по привычке проглотив две ложки меда, я шел не на вокзал и не на привокзальный рынок, а погулять на бульвар. На берегу моря я встречал старых дев, пишущих стихи, с грубой, от отсутствия мужчин, растительностью на лице, которую они пытались скрыть дешевой пудрой и оттого казались еще более печальными. После долгих уговоров они читали мне одно-два из своих стихотворений. Я никогда не говорил со старыми девами, пишущими стихи, о литературе. На бульваре я знакомился с прогуливающимися пожилыми женщинами. Они рассказывали мне о своих болезнях, молодых годах, смерти, сильном загрязнении моря, наглости молодежи.
Походив до полудня по бульвару, я возвращался в центр города. Еще часа два гуляя по городу, высматривал знакомые лица среди таких же как я бездельников. На обед ел борщ, картофельное пюре, довгу или жареную рыбу. Выпив чашку чая, снова шел бродить по городу. Иногда, когда выдаваемая мне другом «пенсия» задерживалась, я ел в долг. В городе было три кафе, где я мог поесть в долг. После обеда в течение двух-трех часов блуждал в виртуальном мире интернета. Каждый день просматривал свою электронную почту в надежде, что мне придет приглашение на какую-нибудь конференцию или семинар. Приглашения не было. Читая бессмысленные письма таких же как и я бездельников, осознающих, что успеха в жизни им не добиться, я писал им такие же бессмысленные ответы.
Я писал и напоминал о себе организациям, на конференциях и семинарах которых когда-то участвовал. Я был готов участвовать, без гонорара, в самой что ни на есть ненужной конференции, в самой что ни на есть «горячей точке». Только бы обеспечили дорогу и питание. Только бы, хоть и ненадолго, покинуть город. Уже ровно шесть месяцев меня никуда не звали. Я дико скучал. По вечерам мы встречались с друзьями, и пили водку в каком-нибудь дешевом кафе. Вечером после шести все мои друзья-бездельники собирались в городе. Я легко находил с кем выпить.
В то время я часто задумывался о самоубийстве. Мешали две серьезные причины: во-первых, я боялся остаться в живых и стать инвалидом. Я должен был выбрать такой способ, чтобы умереть наверняка. Во-вторых, я не мог найти места, где умереть. Если бы я совершил суицид в редакции, то создал бы проблемы для женщины, сдающей это помещение в аренду. Дома же всегда были люди. Прыжок с Девичьей башни привел бы к романтической смерти. Поезд в метро - повторение смерти Анны Карениной. Наконец однажды, я застал наш дом пустым. Мама пошла за пенсией, а брат вместе с семьей был у тещи. Тетя была в больнице. Я приготовил порошок из лекарств, что были у меня в кармане. Поставил перед собой пол-литра воды в литровой банке и сел за стол. Начал писать завещание. Этот процесс затянулся. Очнувшись, увидел, что исписал своим завещанием 16 страниц 18-страничной тетради. Вода в банке остыла. Я встал, разорвал тетрадь. Растворив приготовленный из лекарств порошок в воде, выплеснул ядовитый напиток на улицу. Приведу здесь только одну строчку из своего завещания: «Похороните меня на русском кладбище».
Писательство легко увело меня от мысли о суициде. Позже, когда встречусь с маститым писателем Сабиром Ахмедлы, он скажет: «Лучший спорт для меня… Лучший спорт для меня… Лучший спорт для меня…это писать. Когда я не пишу, я болею». Сабир Ахмедлы сказал эти слова в нашу последнюю встречу. Спустя несколько месяцев он умер.